Шнирельман
В. А.
Быть
аланами
Часть-2
Москва,
2006
(цитаты
и отрывки из книги)
Действительно,
как показало детальное изучение состояния
земельного фонда, казаки и кабардинцы
обладали значительными излишками земли,
тогда как большинство горских народов
испытывали земельный голод…
При
этом, предъявляя территориальные
претензии к соседям, отдельные делегаты
не избежали искушения апеллировать к
истории: требуя передачи летних пастбищ,
прежде арендуемых у кабардинцев,
карачаевцы вспоминали, что когда-то их
предки обитали в районе Кисловодска,
но затем были загнаны высоко в горы;
кабардинцы протестовали, говоря, что
они отняли эти земли у помещиков; ингуши
и чеченцы вспоминали о своих регулярных
выступлениях против царского режима и
указывали, что зато кабардинцы верой и
правдой служили царю; чеченцы напоминали
о том, что в прошлом казаки поселились
на их землях, что и привело к земельному
голоду среди горских народов; в свою
очередь гребенские казаки утверждали,
что исстари живут на своих землях, зато
царское правительство начало переселять
туда чеченцев…
Ко
времени установления советской власти
по распространению грамотности осетины
намного превосходили своих соседей-горцев:
лишь они обладали своей письменной
традицией и интеллектуальной элитой,
у них уже имелись свои художественная
литература и поэзия, театральное
искусство и даже своя местная пресса…
На
протяжении всего XX века по уровню
образования осетины продолжали лидировать
среди народов Северного Кавказа, намного
опережая своих соседей…
Позднее,
в 1925 году, по числу коммунистов осетины
вышли в Северо-Кавказском крае на первое
место (1744 чел.), за ними шли русские (1525
чел.), кабардинцы (1188 чел.), ингуши (341
чел.), чеченцы (219 чел.), балкарцы (201 чел.),
черкесы (118 чел.), и этот список замыкали
карачаевцы (78 чел.)…
Другим
признанным авторитетом в области
осетинского языка, фольклора и истории
стал в 1940-х годах В.И. Абаев. По просьбе
руководства Северной Осетии его
фундаментальный труд, охватывавший все
эти вопросы, был в 1949 г. выпущен престижным
издательством АН СССР. Эта книга
начиналась с воспроизведения осетинского
исторического мифа в его классическом
виде, включавшего как Золотой век, так
и катастрофу: осетины объявлялись
потомками скифских, сарматских и аланских
племен, которые «в течение двух тысячелетий
не сходили со страниц истории» и «внесли
существенный вклад в культурное развитие
юга России и Северного Кавказа в древний
период» (Золотой век); затем «осетинский
народ оказался замкнутым в нескольких
горных ущельях Центрального Кавказа,
и над ним нависла угроза полного вымирания
и исчезновения»…
Действительно,
сам Абаев был убежден в том, что «доиранское
население Алании-Осетии смешалось с
пришельцами-иранцами, и этим смешением
и было положено начало современному
осетинскому этническому типу». При этом
местное население усвоило аланскую
речь, чему предшествовал долгий период
билингвизма, когда и происходило
взаимопроникновение языков…
Следовательно,
к началу 1960-х гг. сложились два принципиально
разных полхода к решению вопроса о
происхождении осетин: один из них исходил
прежде всего из языковой идентичности
осетин и называл их главными предками
ираноязычных кочевников раннего
железного века, другой делал акцент на
культурном факторе, в соответствии с
которым предками осетин оказывались
местные кавказские аборигены, перешедшие
на принесенный извне иранский язык (ко
второму подходу тяготела и концепция
языкового субстрата Абаева)…
В
1959 г. Турчанинов обрадовал осетин новой
находкой. За два года до этого экспедиции
Северо-Осетинского краеведческого
музея, обследовавшей средневековое
кладбище в Трусовском ущелье в горном
Казбековском районе Северной Грузии,
посчастливилось обнаружить каменное
надгробье с загадочными знаками. За
чтение надписи взялся Турчанинов,
определивший ее как осетинскую, записанную
сирийско-несторианским письмом. Надпись
датировалась 1637 годом по несторианскому
стилю, что означало 1326 год по грегорианскому
календарю...
Тем
не менее они определяли ее как ценное
свидетельство высокой культуры осетин
в труднодоступном ущелье в самом сердце
Кавказа. Позднее осетинский лингвист
добавит, что надпись служила важным
документом о приходе осетин в горы
Грузии сразу же после монгольского
завоевания. Действительно, будь Турчанинов
прав, его открытие могло бы служить
южным осетинам веским аргументом в их
территориальном споре с грузинами.
Между тем для Турчанинова значение
надписи определялось вовсе не этим.
Ведь из нее следовало, что несториане
жили в Средние века в глубинах Кавказа,
что средневековые осетины пользовались
не только греческим (Зеленчукская
надпись), но и сирийско-несторианским
письмом, а судя по найденной Турчаниновым
приписке к надписи, им была известна
еще и пехлевийская письменность. Все
это было ново и необычно, возбуждало
воображение…
Тогда
же Турчанинов выступил на заседании
лингвистического отделения
Северо-Осетинского НИИ с сенсационным
сообщением об обнаружении в Подонье в
средневековом Саркеле (Белой Веже)
аланских надписей, выполненных
«арамейско-еврейским шрифтом». В
дальнейшем, развивая эту идею, он
утверждал, что эта «аланская письменность»
заложила основу более поздним письменным
традициям ряда других народов, в частности
докириллическому восточнославянскому
письму. Он даже настаивал на том, что
хазары и касоги (предки адыгов)
позаимствовали письменность у алан…
В
условиях эрозии советской идеологии и
обострения межэтнических взаимоотношений
осетины настоятельно нуждались в новой
национальной идее, способной обеспечить
их сплоченность и сохранить территориальную
целостность Северной Осетии. Многоэтничный
конгломерат в качестве предков их мало
устраивал, ибо прочное единство нации
требовало, чтобы у ее истоков стояла
самобытная единая общность, четко
отличавшаяся от всех своих соседей.
Ничто не могло служить этому лучше, чем
«аланская идеология», а «аланство»
«признаком несоветского и в то же время
легитимного политического величия»…
Вместе
с тем обе соперничающие концепции имеют
свои недостатки. Действительно, если
осетины делают акцент на генетической
преемственности с древним ираноязычным
населением, им приходится соглашаться
с тем, что их предки являлись относительно
недавними пришельцами в регионе, где
предки многих других северокавказских
народов поселились много раньше. Тем
самым в силу архаического права
первопоселения, популярного у традиционных
народов, под вопросом оказываются их
территориальные права. Если же они
выводят себя прежде всего из местного
кавказского субстрата, то тем самым как
бы признают, что их предки сменили язык,
и это заставляет их чувствовать снижение
своего статуса среди многих других
кавказцев, гордящихся тем, что, какими
бы ни были обстоятельства, их предки
сохранили свои исконные языки. Ведь в
народных представлениях переход на
чужой язык означает подчинение, а
сохранение своего языка — сопротивление…
Профессор
Северо-Осетинского государственного
университета А.В. Исаенко, имеющий
смешанное казачье-осетинское происхождение,
с энтузиазмом включился в обсуждение
аланской проблемы, имея в виду изменение
названия республики, о чем уже шла речь
выше. Исходя из представления о тождестве
алан с осетинами, он всеми силами пытался
углубить историю алан на Северном
Кавказе. Для этого он сперва сконструировал
особую «прааланскую общность», якобы
возникшую из смешения самых ранних
скифов с местными кобанцами. Тем самым
он отнес начало формирования этого
«нового этноса» к VII веку до нашей эры…
Вместе
с тем высокий уровень русификации осетин
привел к резкому падению роли осетинского
языка. Поэтому ряд видных представителей
осетинской элиты попытались сделать
основой осетинской идентичности
традиционные обряды и ритуалы и
сконструировать из них этническую
религию, базирующуюся на дохристианских
народных верованиях. Это также оживило
память об аланах, наследием которых и
считались такие верования. Одновременно
изменилась функция осетинского языка,
и из живого инструмента он превратился
в символ идентичности…
Комментариев нет:
Отправить комментарий