Шнирельман В. А.

Быть аланами

Часть-2

Москва, 2006

(цитаты и отрывки из книги)

До присоединения к России многие народы Северного Кавказа жили отдельными вольными обществами, разбросанными по горным ущельям. Близкие по языку и традиционной культуре, эти общества не представляли собой какого-либо интегрированного целого. Они не составляли политического единства и очень часто не имели ни единого самосознания, ни единого самоназвания.

Ряд народов Северного Кавказа, ранее находившихся в зависимости от Кабарды, был включен в состав Российской империи в результате удачного для России исхода Русско-турецкой войны 1768-1774 годов. Например, сразу же после заключения Кючук-Кайнарджийского мирного договора состоялись русско-осетинские переговоры, и в октябре 1774 года вопрос о судьбе основной части Северной Осетии был решен, а чуть позже, в 1781 году к России присоединилась и Дигория.

В 1836 году северные осетины и ингуши были включены но Владикавказский округ левого фланга Кавказской линии, а затем вместе с населением Малой Кабарды — во вновь созданный в 1858 году Военно-Осетинский округ. В 1859 году покоренная Чечня вошла в Россию в виде трех округов – Ичкерийского, Аргунского и Чеченского. А в 1860 году левый фланг бывшей Кавказской линии, утратившей после окончания Кавказской войны свое военное назначение, был преобразован в Терскую область в составе шести отдельных округов: Кабардинского, Владикавказского, Чеченского, Кумыкского, Ичкерийского, Аргунского.

Карачаевцы, относившиеся ранее к правому флангу Кавказской линии, оказались в составе вновь образованной Кубанской области и потеряли многие свои бывшие земли, отошедшие к Терской области. В 1868 году им это компенсировали землями, расположенными между реками Кумой и Кубанью. Во второй половине 1860-х годов карачаевцы входили в Верхнекубанский (с 1866 года Эльбрусский) округ, а в 1871-1920 годах — в Баталпашинский уезд Кубанской области.

В 1862 году Терская область была разбита на три военных отдела (Западный, Средний и Восточный) и восемь округов. В Западный отдел вошли Кабардинский, Военно-Осетинский (Владикавказский) и Военно-Ингушский (Назрановский), в Средний — Чеченский и Аргунский, а в Восточный — Ичкерийский, Кумыкский и Нагорный округа. При этом в 1866 году бывшие Балкарское, Безенгиевское, Хуламское, Чегемское и Урасбиевское горные общества были выделены в единый Горный административный участок, и между ним (будущей Балкарией) и Кабардой специальной комиссией была установлена административная граница. Все это было первой попыткой ввести этноадминистративный принцип на Северном Кавказе. Тем самым корни этнонационализма приходится искать в политике императорской России, с которой связано и этнополитическое оформление ряда местных народов. Поэтому кажется упрощенным общепринятое суждение о том, что именно большевики снабдили этничность территориальностью на Северном Кавказе.

В соответствии с реформой 30 декабря 1869 года раздельное управление для гражданского, казачьего и горского населения было отменено. С 1 января 1871 года в Терской области окончательно установилось гражданское управление, и она включила семь округов: Владикавказский (в него также вошли бывший Назрановский округ и казачьи станицы), Георгиевский (Пятигорский), Грозненский (бывший Чеченский), Аргунский, Веденский (он включил Ауховский и Ичкерийский округа), Хасавюртовский и Кизлярский. Иными словами, после инициированного царскими властями массового переселения горцев в Османскую империю названия округов потеряли свою этническую окраску, то есть были деэтнизированы. С тех пор все население Северной Осетии вплоть до 1917 года входило в единый Владикавказский округ и управлялось казачьим атаманом. А Кабардинский округ в 1871-1876 годах назывался Георгиевским, в 1876-1888 годах — Пятигорским, а в 1888-1917 годах — Нальчикским. Центром Терской области с 22 ноября 1863 года служил Владикавказ, основанный в 1784 году как русская крепость и получивший в 1860 году статус города.

По новому административному делению, с 21 марта 1888 году Терская область состояла из трех отделов с казачьим населением (Пятигорский, Кизлярский, Сунженский), к которым в 1905 году прибавился Моздокский, и четырех округов с горским населением (Владикавказский, Нальчикский, Грозненский и Хасавюртовский). К этому времени входившее ранее в состав Терской области особое Ингушское окружное управление было ликвидировано; ингуши с 1877 года были приписаны к Сунженскому отделу Терского Казачьего Войска и стали подчиняться казачьей администрации. Но взаимная неприязнь и постоянные распри ингушей с местным казачеством заставили правительство осенью 1905 года образовать для них особый Назрановский округ, сохранявшийся фактически до июля 1924 года. Его администрацию планировалось разместить в Назрани, но за неимением там подходящих зданий ей временно предоставили помещения во Владикавказе. Там она и оставшись вплоть до 1917 года. А после этого вплоть до 1933 года во Владикавказе размещались административные и партийные структуры Ингушетии.

В итоге указанных выше преобразований в конце XIX века Северный Кавказ административно делился на три области — Дагестанскую, Терскую и Кубанскую. Терская область в 1905 году включала четыре отдела (Пятигорский, Моздокский, Кизлярский, Сунженский), шесть округов (Владикавказский, Назрановский, Хасавюртовский, Нальчикский, Грозненский, Веденский) и одно приставство. В отделах обитали русские (терские казаки и иногородние), в округах — горское население, а в приставстве — кочевые ногайцы и калмыки.

Таким образом, предпосылки для этнотерриториальных наций начали складываться на Северном Кавказе в условиях введенного царской властью административного деления на горские округа, совпадавшие с этническими ареалами. Это способствовало росту сплоченности иронцев и дигорцев, объединенных в одном округе, и в то же время закрепляло разобщенность чеченцев и ингушей, так как последние несколько раз меняли свою административную принадлежность.

Однако политический статус наций местные народы получили лишь после Октябрьской революции 1917 года. Вначале советская власть не ставила своей целью создавать на Северном Кавказе какие-либо автономии по этническому признаку. Напротив, советскому руководству казалось более разумным иметь на Северном Кавказе одну крупную административную единицу, находившуюся под полным контролем центра и способную обеспечивать безопасность южных границ на Кавказском направлении.

* * *

Ссылка на источник

 

 

 

 

Шнирельман В. А.

Быть аланами

Москва, 2006

(цитаты и отрывки из книги)

Хорошо известно, что этническое самосознание основано на вертикальных связях, и именно ученые (историки, археологи, лингвисты, этнологи), или «контролеры коммуникации», снабжают сегодня как этнические группы, так и нацию желательной исторической глубиной. Еще интереснее изучать не элиты, а то, что именно они делают», и я бы добавил, почему они это делают. Иными словами, речь здесь будет идти о методах «этнизации масс».

Почему мы нередко встречаем не одну, а одновременно несколько версий «этнического прошлого»? В условиях государственного социализма прошлое вычитывалось из настоящего, но, так как современная ситуация изменялась (лидеры, планы и направления мысли возникали и снова исчезали), то и прошлое должно было меняться.

Иными словами, заметные сдвиги в этническом самосознании и самоидентификации свидетельствуют о происходящих или о близящихся социальных и политических изменениях. Еще интереснее тот факт, что прошлое, создающее важную основу идентичности (включая территориальные пределы), не является раз и навсегда установленным. Оно подвергается постоянным проверкам, реинтерпретации и переписывается местными интеллектуалами. Такая ревизия прошлого происходит, например, во вновь образовавшихся государствах, стремящихся освободиться от колониального наследия.

Более важно то, что в момент конструирования человек считает воспоминания аутентичными, чем то, насколько адекватно они описывают прошлое. И далее, важнейшим вопросом является не соответствие воспоминаний прошлой реальности, а то, почему участники событий именно так, а не иначе конструируют в данный момент свои воспоминания. Огромную роль в распространении националистических мифов играют СМИ и художественная литература, причем эти мифы не только формируют мировоззрение людей, но оказывают большое влияние на их политические предпочтения и даже электоральное поведение.

Действительно, между властью и знанием имеется существенная связь. Не только знание расчищает дорогу к власти, но сама власть устанавливает природу и пределы знания. В нашем случае именно такого рода знанием служит так называемая «историческая истина». Ниже мы увидим, что и действующая власть, и ее оппоненты стремились установить монополию на нее, давая ей порой диаметрально противоположные толкования. Но они сходились в одном — в своем стремлении использовать «историческую истину» для мобилизации масс в целях осуществления тех или иных политических проектов.

Все это свидетельствует об огромной социальной роли этнонациональной истории на Северном Кавказе. Для северокавказцев эта история имеет несравнимо большее значение, чем, например, для белых американцев. Если в ответ на вопрос о роли прошлого в их жизни американцы обращаются прежде всего к фактам личной или семейной истории, то обитатели Северного Кавказа говорят о прошлом своего народа.

Особенности интеллектуальной среды на Северном Кавказе невозможно понять без учета его сложного этнолингвистического состава. Большинство местных обитателей принадлежат к следующим лингвистическим семьям: иранской (осетины, таты), тюркской (кумыки, ногайцы, балкарцы, карачаевцы) и северокавказской (адыгейцы, черкесы, кабардинцы, чеченцы, ингуши и многие народы Дагестана). Из местных народов осетины являются единственными христианами: остальные, кроме татов-иудеев, исповедуют ислам. Северный Кавказ занимает пограничное место между христианским и исламским мирами. Его современная политическая карта сложилась в результате длительных и непростых взаимодействий местных народов в контексте более широких геополитических интересов крупных империй (Российской, Османской и Персии).

Хорошо известно, что каждая группа, стремящаяся развить свое самосознание, в какой-то момент создает миф о своих происхождении и судьбе, что призвано привить ее членам гордость за свое прошлое и породить веру в свою способность сформировать собственное будущее.

После того как новая советская Конституция 1936 года окончательно утвердила список республик и автономий, все официально признанные этнические группы получили статус «исторических народов», и новые этноадминистративные образования должны были подтвердить свою легитимность путем обращения к далекому прошлому. Однако и в это время у многих народов все еще не было письменной истории. Поэтому власти стимулировали создание региональных (этнических) историй, надеясь использовать их в своих собственных прагматических целях. В 1939 г. Академия наук СССР начала широкие исследования, призванные снабдить различные советские народы своим собственным длительным прошлым.

Однако этот процесс был прерван в 1944-1957 годах, когда так называемые «наказанные народы», депортированные с Северного Кавказа, были насильственным путем лишены исторических корней, родины и социальной памяти. Всяческие упоминания их предков были вычищены из официально утвержденной истории региона.

В то же время историки народов, избежавших ссылки, делали все возможное, чтобы обнаружить как можно более древние корни своих предков и тем самым сделаться «истинными» аборигенами. После того как «наказанные народы» были реабилитированы и вернулись на родину, республиканские истории были снова переписаны. По иронии судьбы, это произошло в то самое время, когда в советских школах была введена программа русификации. Все эти истории находились под жестким контролем со стороны властей, и написание наиболее острых разделов (таких, как этногенез) поручалось только «независимым» специалистам, преимущественно этнически русским.

Мне представляется необходимым идти дальше упрощенного мнения об однонаправленных взаимоотношениях между общесоветской (федеральной) и региональными историографиями; в реальности борьба за прошлое вовлекала целые школы этнических историков и велась как на федеральном, так и на региональных и локальных уровнях.

На рубеже 1980-1990-х годов этническая история получила особый смысл и заняла центральное место в возникающих новых идеологиях. Прежнее обращение к будущему, культивировавшееся советской властью, оказалось фантомом, не способным удержать СССР от распада. Советский миф о великом бесконфликтном будущем рухнул, не оставив себе никакой замены.

Поэтому искомую историческую преемственность оставалось связывать с «бессмертным народом», изображаемым в виде былинного богатыря, упорно продвигающегося вперед по тропам истории, какие бы злоключения его гам ни ожидали. Именно этот образ позволял людям испытывать чувство близости и надеяться на взаимопомощь перед лицом болезненных испытаний.

Острым вопросом на Северном Кавказе стала легитимизация политических требований отдаленным прошлым и былым величием — это и требует позитивного образа славных предков. Отсюда столь высокоэмоциональные споры местных интеллектуалов о том, чьи предки раньше поселились на Северном Кавказе, создали там высокую культуру, развили раннюю государственность и были введены в лоно христианской церкви. Одним из главных полей, на которых разгораются нешуточные баталии, является наследие раннесредневековых алан и их государственность.

Вовсе не случайно Республика Северная Осетия прибавила к своему названию имя Алании. Однако право на аланскую идентичность у осетин оспаривают, с одной стороны, соседние балкарцы и карачаевцы, а с другой, ингуши и чеченцы, рассматривающие ее как очень важный политический ресурс.

Символически такой статус был связан с аутентичной культурой, особым языком и историей и даже с размером населения. Поэтому обсуждение всех таких проблем было, по сути, эзоповым языком, использовавшимся для обсуждения политического статуса этнической группы и ее дальнейших перспектив. Рассматривая представления о прошлом, культивировавшиеся северокавказскими интеллектуалами в советское и постсоветское время, можно без труда обнаружить, в какой большой степени такие представления отражали состояние социальной и политической среды.

Чтобы понять особенности этнополитического процесса в СССР и после его крушения, следует иметь в виду, что только коренные народы (за редчайшими исключениями, типа калмыков) могли надеяться на обретение политической автономии. Но, чтобы получить статус коренного народа, этническая группа должна была продемонстрировать свою культурную и языковую аутентичность. Еще лучше, если она могла связать себя с какой-либо древней государственностью и проследить непрерывность длительной политической традиции.

Действительно, их собственное отдаленное прошлое, включая древние государства, якобы созданные их предками, привлекает людей не из одного лишь чистого любопытства. Они ведут поиск позитивных ценностей и моделей поведения, которые способны вести к успеху. Мало того, «коллективное присвоение древности и особенно общая память о Золотом веке играют большую роль в формировании наций. Чем более славным и величественным выглядит древнее прошлое, тем проще сплотить людей вокруг их общей культуры, объединить их различные группы и определить общую национальную идентичность.

Ссылка на источник

 

 

 

Гарданов В.К.

Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов 13-19 веков

Нальчик, 1974

3-часть

В книге собраны все известные авторы: Юлиан (около 1235 года), Шильтбергер (начало XV века), Барбаро (около 1432-1452 годов), Рубрук (около 1255 года), Интериано (вторая половина XV века), Дортелли д’ Аоколи (около 1624-1634 годов), Лукка (около 1634 года), Олеарий (1636 и 1638 годы), Шарден (1672 год), Ферран (1702 год), Мотрэ (1711 год), Гербер (1727-1728 годы), Главани (первая четверть XVIII века, до 1724 года), Кук (1740-е годы), Гюльденштедт (1770-1773 годы), Гмелин (1770-1774 годы). Рейнеггс (около 1789-1783 годов), Паллас (1793 год), Потоцкий (1798 год), Клапрот (1807-1808 годы), Тебу де Мариньи (1818-1824 годы), Лайэлл (1822 год), Бесс (1829 год), Бларамберг (1830-1840 годы), Дюбуа де Мошере (1833 год), Белл (1837-1839 годы), Лонгворт (1837 год), Кох (1842 год), Вагнер (1843-1846 годы).

Нас интересует, конечно же, древняя Кубань и окрестности.

* * *

Страна их по большей части болотистая, поросшая во многих местах тростником и аиром, из корней которого добываются благовония. Упомянутые болота происходят от больших рек, каковы: Танаис, носящий и ныне такое название, Ромбите, или Копа и множество других, больших и малых речек, изобилующих заливами и образующих почти необъятные болотистые пространства, о которых я говорил выше. Через эти болота проложено множество, троп и переходов, и таким-то образом, прокрадываясь этими тайными тропами, они нападают внезапно на бедных крестьян и уводят их скот и их собственных детей, которых затем, перевозя из одной местности в другую, обменивают или продают. И так как в этой стране не употребляется и не имеется в хождении никакая монета (деньги), особенно внутри страны, то их сделки совершаются на бокассины, то есть куски полотна на рубаху, и они оценивают всякую вещь для продажи и ценность всех товаров измеряется в кусках материи.

Большая часть проданных увозится в город Каир, в Египет, и таким образом [случается], что фортуна превращает их из самых жалких крестьян на свете, какими они были,— в величайших владык на свете и государей нашего века, а именно, в султанов, эмиров и тому подобное.

Верхняя часть одежды у них делается из валяной шерсти, наподобие церковной мантии, которую они носят открытой с одной стороны, так, чтобы правая рука оставалась свободной.

На голове [носят] шапку из этого же войлока, в виде сахарной головы по форме. Под плащом они носят кафтан из шелковой или полотняной материи с широкими складками и собранные у пояса снизу, наподобие того, как носили древние римляне. Носят сапоги и ботинки, надеваемые одни на другие и очень нарядные, а также широкие холщовые шаровары. 

Усы носят длиннейшие. Имеют также [при себе] всегда на боку прочее свое снаряжение, а именно, огниво в красивом кожаном кисете, которые делают и расшивают их женщины. Носят с собою бритву и оселок для того, чтобы ее оттачивать, так как они бреют голову, оставляя на макушке пучок волос, длинный и спутанный, как говорят иные, для того, чтобы было за что ухватить голову, в случае, если ее отрубят, не марая лица окровавленными руками, оскверненными и загрязненными человекоубийством. Они бреют также волосы на лобке всякий раз, когда они идут сражаться, говоря, что стыдно и грешно, если мертвого увидят с волосами на этом месте.

Они поджигают дома врагов горящей серой, которую привязывают к стрелам, дома же там все соломенные. В домах у них имеются массивные золотые чаши, стоимостью от тридцати до пятисот дукатов (я говорю здесь о знатных), также и серебряные, из которых они пьют с величайшей торжественностью, которой обставляется у них эта церемония более, чем любые другие обрядности. Они выпивают постоянно и во славу божию, и во имя святых, и во здравие родичей, и в честь памяти умерших друзей и в память каких-либо важных и замечательных подвигов, и пьют с большою торжественностью и почтением, словно совершая священнодействие, всегда с обнаженной головой в знак наивысшего смирения.

Они спят с так называемым ими панцирем, то есть кольчужной рубахой под головой, вместо подушки, и с оружием наготове и, пробудившись внезапно, тотчас надевают на себя этот панцирь и оказываются сразу же вооруженными.

Муж и жена ложатся в постель так, что голова [одного обращена] к ногам другого, а постели у них делаются из кожаных [мешков], набитых засушенными цветами, благовонными травами и аиром.

Они держатся того мнения, что никто не должен считаться благородным, если о нем имеются слухи, что он когда-либо занимался недостойным делом, хотя бы то был [человек] из самого древнего, даже царского рода. Они хотят, чтобы дворяне не занимались никакими торговыми делами, исключая продажи своей добычи, говоря — благородному подобает лишь править своим народом и защищать его, да заниматься охотой и военным делом. И весьма восхваляют щедрость и дарят охотно все свое имущество, за исключением коня и оружия. 

А что касается их одежды, то тут они не только щедры, а [просто] расточительны, и по этой причине оказывается, что они по большей части хуже одеты, чем их подданные. И несколько раз в году, когда они справят себе новое платье, или красную шелковую рубаху, какие у них в обычае, то сейчас же все это выпрашивается в дар вассалами. Если же откажутся отдать или покажут свою неохоту, то это у них считается величайшим позором. И потому стоит только попросить у них что-либо подобное, как они сейчас же предлагают [взять], снимают с себя и берут взамен жалкую рубаху низкого просителя, по большей части, худую и грязную, и таким образом, почти всегда знатные одеты хуже других, за исключением обуви, оружия и коня, которых никогда не дарят. В этом имуществе заключается вся их роскошь, и часто случается, что отдают все свое состояние за коня, который им понравится, и нет у них ничего дороже хорошего коня.

Если же случится им приобрести в качестве добычи или иным путем золото или серебро, то сейчас же они его тратят на те чаши, о которых я говорил выше, или же на украшение седла, обычней же всего — на украшение оружия, поскольку в ином виде оно у них не в ходу, особенно внутри страны, так как жители побережья занимаются торговлей более.

* * *

Ссылка на источник