Сивер А.В.
К вопросу о раннесредневековой этнической ситуации на Северо-Западном Кавказе с точки зрения археологии.
Наиболее авторитетным источником об этногеографической ситуации Закубанья на рубеже I–II тыс. н. э. считается свидетельство Константина Багрянородного. «За Таматархой, в 18 или 20 милях, есть река по названию Укрух [Кубань? – А. С.], разделяющая Зихию и Таматарху, а от Укруха до реки Никопсис, на которой находится крепость, одноименная реке, простирается страна Зихия. Ее протяженность 300 миль. Выше Зихии лежит страна, именуемая Папагия, выше страны Папагии – страна по названию Касахия, выше
Касахии находятся Кавказские горы, а выше этих гор – страна Алания».
Данные письменных источников, как правило, сопровождаются, иногда уточняются, а то и опровергаются данными археологии. В этой связи обращает на себя внимание смена археологической ситуации как раз в раннем средневековье, а именно – в период господства хазарского каганата (VIII–Х вв.) и последующую эпоху до монголо-татарского нашествия (Х–ХIII вв.). Прежде всего имеется в виду изменение погребального обряда – одного из основных поставщиков археологического материала. Именно с VIII в. возрастает количество погребений, использующих метод кремации (трупосожжения). Более того, меняется суть обряда: используется урна для праха, тело сжигают в одном месте, а горшок-урну с обугленными костями закапывают в другом, часто практикуется ритуальная порча погребального инвентаря – эти и другие детали отличают кремации VIII–ХIII вв. от кремаций III–VII вв.. При этом погребения
методом ингумации (трупоположения) не только сосуществуют с кремационными в пределах одного археологического периода, но и непосредственно соседствуют в биритуальных могильниках. Эта особенность требовала интерпретации...
В. А. Тарабанов и А. В. Пьянков заметили, что кубано-черноморские кремационные погребения по основным чертам сближаются с аналогичными погребениями Среднего Подонья (в частности, бассейна Северского Донца) времен салтово-маяцкой культуры. Культура эта существовала на протяжении VIII–IХ века в Волго-Донском междуречье и большинством ученых определяется как культура Хазарского каганата. Анализируя «кубано-черноморскую» и «донецкую группу кремаций», археологи нашли практически полное
совпадение в деталях обряда (сожжение вне места захоронения, керамические урны, ритуальная порча погребального инвентаря, принесение умершему «даров» и поминальные «тайнички» в составе могильных комплексов) и сопровождающих погребение предметов (особых типов наконечники копий и «очажные принадлежности», складные серпы как погребальный инвентарь, коньковые подвески и др.). Все это, делается вывод, включает обе группы кремаций в сферу салтово-маяцкой культуры.
Вывод важен в смысле констатации активного проникновения волго-донских элементов на территорию будущей Страны адыгов, что помимо письменных свидетельств определенно включает ее в сферу хазарского влияния (как минимум культурного). Единовременное по историческим меркам явление «салтово-маяцких» характеристик в культуре населения Закубанья указывает на внедрение в это население достаточно крупной группы людей степной кочевой культуры.
Выясняя, что бы это мог быть за народ из известных по источникам, краснодарский археолог А. В. Пьянков приходит к выводу, поддержанному большинством кубанских археологов: если исключить (по уже указанным причинам) абазин, а также зихов, хоронивших покойников методом ингумации (во всяком случае, именно причерноморские ингумационные погребения данной эпохи вслед за Н. В. Анфимовым относят к зихским), остаются касоги. Родство их культуры с культурой кочевников Подонья, происходящих в свою очередь из Южного Приуралья, навело исследователя на мысль, что касоги – переселенные хазарами на окраины Каганата тюркоязычные
кочевники, к ХIII в. ассимилированные зихами, консолидация с которыми происходила на фоне общего противостояния аланам...
Признаки проникновения в Закубанье кочевников, впоследствии оседавших на землю, видел в археологической ситуации рассматриваемого периода и А. В. Гадло; а именно: в распространении в Восточном Предкавказье зливкинского варианта салтово-маяцкой культуры, а в Западном – возникновение крупных полиэтничных поселений, в частности, Таматархи (Тмутаракани). Как и
практически все остальные. А. В. Гадло связывал это с хазарской территориальной и культурной экспансией...
Считается, что салтово-маяцкая культура изначально зародилась в недрах культур кочевых алан и булгар, а в последствие стала общей культурой (со всеми ее вариантами) для племен и народов, так или иначе вовлеченных в орбиту Хазарского каганата. Степная культура для значительной части населения предгорий должна была восприниматься как более статусная, ведь это культура могущественной и воинственной соседней державы (независимо от текущего состояния взаимоотношений с хазарами)...
Впрочем, влияние кочевого степного элемента на население Закубанья не стоит вовсе отрицать, равно как и преувеличивать. Ведь, с одной стороны, Материалы антропологии современной Адыгеи и Черкесии не обнаруживают в составе современных адыгейцев и черкесов сколько-нибудь ощутимой монголоидной примеси», а с другой – «Антропологические данные позволяют утверждать, что этнические связи этого населения с миром кочевников южнорусских степей установились еще в домонгольское время»...
Исходя из этого, вполне логично выглядела бы ситуация, когда люди особого статуса, может быть, имеющие какие-то родственные или иные связи с великими соседями, хоронились бы по «хазарскому» обряду. Донорами бытовых инноваций (как и самой идеи обряда) могли выступать как эти люди, так и кочевники, проникавшие в Закубанье и там оседавшие на землю. Таким образом, и кремационные, и ингумационные погребения могли принадлежать как касогам, так и зихам, что не противоречит их распространенности по обе стороны условной границы...
Археология со своей стороны подтверждает наши догадки об основаниях данной «путаницы»: это – определенной степени унификация материальной и части духовной культуры на пространстве предгорий и гор от Черного моря до реки Лаба.
Однако процессы эти не были завершены, вернее, их продолжение состоялось на более низком уровне. Падение хазарского каганата убрало фактор общего противника, и уже у Масуди касоги-черкесы «не могут объединиться под властью одного царя», а Константин Багрянородный отличает Касахию от Зихии и Папагии, и, вполне возможно, перед нами – не этнокультурные, а этнополитические термины...
Наконец, к концу ХIII века, т. е. с приходом монголо-татар, кремационные погребения в регионе исчезают. Очевидно, это также не случайно, и связано частично с гибелью большинства представителей того социального слоя аборигенов, что использовал кремации (т. е. воинственной «хазароподобной» профессиональной группы); а также с окончательной унификацией местной культуры – результатом очередного коренного потрясения.
Культурная жизнь Юга России
№ 4 (55), 2014
стр. 59-61
К вопросу о раннесредневековой этнической ситуации на Северо-Западном Кавказе с точки зрения археологии.
Наиболее авторитетным источником об этногеографической ситуации Закубанья на рубеже I–II тыс. н. э. считается свидетельство Константина Багрянородного. «За Таматархой, в 18 или 20 милях, есть река по названию Укрух [Кубань? – А. С.], разделяющая Зихию и Таматарху, а от Укруха до реки Никопсис, на которой находится крепость, одноименная реке, простирается страна Зихия. Ее протяженность 300 миль. Выше Зихии лежит страна, именуемая Папагия, выше страны Папагии – страна по названию Касахия, выше
Касахии находятся Кавказские горы, а выше этих гор – страна Алания».
Данные письменных источников, как правило, сопровождаются, иногда уточняются, а то и опровергаются данными археологии. В этой связи обращает на себя внимание смена археологической ситуации как раз в раннем средневековье, а именно – в период господства хазарского каганата (VIII–Х вв.) и последующую эпоху до монголо-татарского нашествия (Х–ХIII вв.). Прежде всего имеется в виду изменение погребального обряда – одного из основных поставщиков археологического материала. Именно с VIII в. возрастает количество погребений, использующих метод кремации (трупосожжения). Более того, меняется суть обряда: используется урна для праха, тело сжигают в одном месте, а горшок-урну с обугленными костями закапывают в другом, часто практикуется ритуальная порча погребального инвентаря – эти и другие детали отличают кремации VIII–ХIII вв. от кремаций III–VII вв.. При этом погребения
методом ингумации (трупоположения) не только сосуществуют с кремационными в пределах одного археологического периода, но и непосредственно соседствуют в биритуальных могильниках. Эта особенность требовала интерпретации...
В. А. Тарабанов и А. В. Пьянков заметили, что кубано-черноморские кремационные погребения по основным чертам сближаются с аналогичными погребениями Среднего Подонья (в частности, бассейна Северского Донца) времен салтово-маяцкой культуры. Культура эта существовала на протяжении VIII–IХ века в Волго-Донском междуречье и большинством ученых определяется как культура Хазарского каганата. Анализируя «кубано-черноморскую» и «донецкую группу кремаций», археологи нашли практически полное
совпадение в деталях обряда (сожжение вне места захоронения, керамические урны, ритуальная порча погребального инвентаря, принесение умершему «даров» и поминальные «тайнички» в составе могильных комплексов) и сопровождающих погребение предметов (особых типов наконечники копий и «очажные принадлежности», складные серпы как погребальный инвентарь, коньковые подвески и др.). Все это, делается вывод, включает обе группы кремаций в сферу салтово-маяцкой культуры.
Вывод важен в смысле констатации активного проникновения волго-донских элементов на территорию будущей Страны адыгов, что помимо письменных свидетельств определенно включает ее в сферу хазарского влияния (как минимум культурного). Единовременное по историческим меркам явление «салтово-маяцких» характеристик в культуре населения Закубанья указывает на внедрение в это население достаточно крупной группы людей степной кочевой культуры.
Выясняя, что бы это мог быть за народ из известных по источникам, краснодарский археолог А. В. Пьянков приходит к выводу, поддержанному большинством кубанских археологов: если исключить (по уже указанным причинам) абазин, а также зихов, хоронивших покойников методом ингумации (во всяком случае, именно причерноморские ингумационные погребения данной эпохи вслед за Н. В. Анфимовым относят к зихским), остаются касоги. Родство их культуры с культурой кочевников Подонья, происходящих в свою очередь из Южного Приуралья, навело исследователя на мысль, что касоги – переселенные хазарами на окраины Каганата тюркоязычные
кочевники, к ХIII в. ассимилированные зихами, консолидация с которыми происходила на фоне общего противостояния аланам...
Признаки проникновения в Закубанье кочевников, впоследствии оседавших на землю, видел в археологической ситуации рассматриваемого периода и А. В. Гадло; а именно: в распространении в Восточном Предкавказье зливкинского варианта салтово-маяцкой культуры, а в Западном – возникновение крупных полиэтничных поселений, в частности, Таматархи (Тмутаракани). Как и
практически все остальные. А. В. Гадло связывал это с хазарской территориальной и культурной экспансией...
Считается, что салтово-маяцкая культура изначально зародилась в недрах культур кочевых алан и булгар, а в последствие стала общей культурой (со всеми ее вариантами) для племен и народов, так или иначе вовлеченных в орбиту Хазарского каганата. Степная культура для значительной части населения предгорий должна была восприниматься как более статусная, ведь это культура могущественной и воинственной соседней державы (независимо от текущего состояния взаимоотношений с хазарами)...
Впрочем, влияние кочевого степного элемента на население Закубанья не стоит вовсе отрицать, равно как и преувеличивать. Ведь, с одной стороны, Материалы антропологии современной Адыгеи и Черкесии не обнаруживают в составе современных адыгейцев и черкесов сколько-нибудь ощутимой монголоидной примеси», а с другой – «Антропологические данные позволяют утверждать, что этнические связи этого населения с миром кочевников южнорусских степей установились еще в домонгольское время»...
Исходя из этого, вполне логично выглядела бы ситуация, когда люди особого статуса, может быть, имеющие какие-то родственные или иные связи с великими соседями, хоронились бы по «хазарскому» обряду. Донорами бытовых инноваций (как и самой идеи обряда) могли выступать как эти люди, так и кочевники, проникавшие в Закубанье и там оседавшие на землю. Таким образом, и кремационные, и ингумационные погребения могли принадлежать как касогам, так и зихам, что не противоречит их распространенности по обе стороны условной границы...
Археология со своей стороны подтверждает наши догадки об основаниях данной «путаницы»: это – определенной степени унификация материальной и части духовной культуры на пространстве предгорий и гор от Черного моря до реки Лаба.
Однако процессы эти не были завершены, вернее, их продолжение состоялось на более низком уровне. Падение хазарского каганата убрало фактор общего противника, и уже у Масуди касоги-черкесы «не могут объединиться под властью одного царя», а Константин Багрянородный отличает Касахию от Зихии и Папагии, и, вполне возможно, перед нами – не этнокультурные, а этнополитические термины...
Наконец, к концу ХIII века, т. е. с приходом монголо-татар, кремационные погребения в регионе исчезают. Очевидно, это также не случайно, и связано частично с гибелью большинства представителей того социального слоя аборигенов, что использовал кремации (т. е. воинственной «хазароподобной» профессиональной группы); а также с окончательной унификацией местной культуры – результатом очередного коренного потрясения.
Культурная жизнь Юга России
№ 4 (55), 2014
стр. 59-61
Комментариев нет:
Отправить комментарий