Б.С. Карамурзов, А.Х. Боров, К.Ф. Дзамихов, Е.Г. Муратова
Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: древность — новое время
(цитаты)
Современный рафинированный либерализм (в центре) и этнокультурный фундаментализм (на периферии) применительно к прошлому и
настоящему региона постулируют тотальность традиционалистской культурной матрицы...
Пожалуй, в этих рассуждениях суммированы все основные элементы современного политико-публицистического дискурса по
“кавказскому вопросу”. Сплошь и рядом пытаются осмысливать современные проблемы так, как если бы Кавказ существовал вне
истории. В крайней форме это выражено в представлении о полной несовместимости будто бы господствующих на Кавказе иррациональных этнических “первоначал” с современными формами социальности. Но имеется и более “мягкое” выражение той же позиции, согласно которому адекватное понимание современных проблем Северного Кавказа может дать только этнография...
Вместе с тем, вопросы типа “Что есть Кавказ?” скорее относятся к компетенции культурологических, социально-философских или
даже историософских построений...
Развитие исследований, на наш взгляд, могло бы пойти, в частности, по пути дальнейшей “историзации” социокультурного подхода и конкретизации представлений о социокультурных механизмах исторического процесса...
На протяжении длительного времени (I тыс. до н.э.–Х в. н.э.) происходило тесное и постоянное взаимодействие древнего кавказского автохтонного населения со степными ираноязычными и тюркоязычными номадами. В этом процессе постепенно складывается несколько этнокультурных общностей.
Доминирующее положение в каждой из них, несмотря на разнообразный состав, занимали определенные этнические группы, к которым
прямо или опосредованно восходят современные народности Северного Кавказа.
В Закубанье идет формирование адыгского этнического массива, связанное в тот период с меотами, зихами и касогами, ассимилировавшими часть сарматов. В Центрально-Кавказской этнокультурной области преобладают аланы и автохтонные племена
горной зоны, сыгравшие заметную роль в этногенезе осетин, карачаевцев и балкарцев; на Восточном Кавказе – дурдзуки, авары, леки и
многие другие племена, составившие основу нахско-дагестанской группы народов.
С гибелью Хазарского, а затем и Аланского государств и установлением власти Золотой Орды на Северном Кавказе сложилась новая этнополитическая ситуация, которая во многом изменила этническую картину региона. С равнины ушли аланы, дальше на восток продвинулись кабардинцы. С Восточного Причерноморья, с Северо-Западного Кавказа в горные ущелья бассейна р. Кубани перемещаются группы абазин. С распадом Золотой Орды на этнической карте региона появляются ногайцы, которые в XIV–XV вв. занимают обширные пространства Предкавказья. В XVII в. впервые на Северный Кавказ проникают калмыки. Таким образом, складывается в основных чертах современная этническая карта Северного Кавказа.
Вместе с этими процессами сложился и более широкий культурно-исторический контекст, который в решающей степени предопределил пути дальнейшего развития северокавказских народов.
В период великого переселения народов, “варваризации” Европы, упадка городской жизни и самых первых этапов складывания
раннефеодальных монархий Северный Кавказ в целом не слишком выделялся на социально-политической и культурной карте Восточной
Европы. Здесь также происходили процессы становления раннефеодальных обществ и государств. Но к Х в. четко обозначилось расхождение путей цивилизационного развития Северного Кавказа и окружающего его исторического мира, а на протяжении последующего периода этот разрыв приобретает качественный, стадиальный характер...
Северный Кавказ в целом так и не был включен в орбиту ни одной из великих современных цивилизаций.
В масштабах всего региона не укоренилась какая-либо одна из мировых религий, не сформировалось ни одно крупное централизованное политическое образование, не получили развитие города, городская культура не проникла в толщу общественной жизни.
В социокультурном плане он остался самостоятельным, самобытным, но при этом как бы задержался в предыдущей эпохе...
Шертные грамоты (присяги), оформлявшие подчинение горских народов царю, понимались Москвой как “вечное подчинение”, не допускавшее никакого отхода или отделения, которые в последнем случае трактовались как “измена”. Со своей стороны северокавказские “партнеры” Москвы рассматривали свои отношения с Россией как союзнические, что охотно закреплялось в шертных договорах и присягах, предполагавших взаимные обязательства. В их глазах право на смену коалиций и союзников было
естественным...
XVIII век в отношениях России и Кавказа образует второй этап, суть которого можно охарактеризовать как переход от взаимодействия к имперскому “монологу”. Он начался вместе с “петербургским” периодом российской истории. На этом этапе постепенно теряют силу факторы, делавшие возможным взаимопонимание и сотрудничество, и, напротив, накапливаются предпосылки военно-силового противостояния. Углубляется стадиальный разрыв уровней их социокультурного развития. Нахождение общего языка для оформления взаимных отношений становится все более затруднительным...
Противоречивый итог векового развития русско-кавказских отношений заключался в том, что культурная дистанция между ними
существенно увеличилась, а пространственная и политическая были стерты. В непосредственное взаимодействие вступили общества с различной социальной структурой и хозяйственными традициями, с качественно разнородными системами организации власти.
Культуры этих обществ различались теперь не только по цивилизационной принадлежности и религии: в то время как в русской культуре уже присутствовали и развивались элементы модернизации, культура народов Северного Кавказа оставалась сугубо традиционной...
Здесь необходим осознанный выбор точки зрения. Если рассматривать Кавказскую войну на фоне всего длительного исторического
цикла российско-кавказских отношений от их истоков до наших дней, обнаруживается, что различные подходы к ее осмыслению не
столько опровергают, сколько дополняют друг друга, а главное, становится очевидным, что проблема Кавказской войны, помимо прочего, – это проблема диалога и взаимопонимания культур...
Можно сказать, что между эпохой их автономного общественного бытия на основе собственной социокультурной традиции и эпохой пребывания в составе России действительно существует глубокий разрыв исторической преемственности. С другой стороны, эпоха с 1860-х годов и вплоть до наших дней характеризуется принципиальным единством своего содержания. Внешне противоположные политико-идеологические формы имперского, советского и постсоветского периодов пронизываются сквозными линиями становления современных форм экономики, социальности и культуры...
Вот почему на всем протяжении пребывания Кавказа в составе Российской империи сохранялись особые формы управления краем.
Уже первый наместник М.С. В оронцов оставил прежние попытки принять здесь российскую губернскую систему и отказавшись от прежнего территориального деления, вернул естественные границы этносов. В дальнейшем этот подход реализовался в системе так называемого военно-народного управления...
Коренное население втягивалось в рыночные отношения почти исключительно через реализацию продуктов ремесла, традиционных промыслов, земледелия и животноводства. Случаи предпринимательской активности в переработке сельскохозяйственной продукции, коневодстве, промышленности носили единичный характер. Сохранялось безусловное доминирование традиционных видов деятельности, прежде всего земледелия и животноводства...
Коренные народы оставались в местах традиционного проживания. Из общего числа всех чеченцев 90 % проживали в Грозненском
и 8 % в Хасавюртовском округах, 98 % ингушей – в Сунженском, 77 % кабардинцев – в Нальчикском и 19 % – в Сунженском округах, 85 % балкарцев – в Нальчикском, 84 % ногайцев – в Кизлярском, 82 % кумыков – в Хасавюртовском округах, 91 % осетин были жителями Владикавказского округа, все карачаевцы (26,9 тыс. чел.) жили в Баталпашинском отделе Кубанской области. В своем подавляющем большинстве это было сельское население...
С другой стороны, доля русского и украинского населения Северного Кавказа росла необычайно высокими темпами.
С 12,7 % в конце XVIII в. она выросла до 53,8 в 1867 г., в 1897 г. составила уже 66,3, а в период Первой мировой войны равнялась 71,5 %.
Абсолютное доминирование русскоязычного населения к концу XIX в. имело место в Кубанской области (90,4 %) и Ставропольской губернии (95 %). Но и места традиционного проживания горских народов в Терской области приобрели полиэтничный характер.
Русское население составляло здесь 33,7 %, но и местное население было этнически пестрым и разноязычным...
С этого времени фундаментальной чертой социального бытия горцев Северного Кавказа становится дуализм, двойственность социальной структуры и социальных институтов, в которых и через которые они осуществляют свою жизнедеятельность. Привычные, “естественные” институты, представления и нормы, коренящиеся в этносоциальной и этнокультурной традиции каждого народа, включаются теперь в современный (“имперский”, “русский”) социокультурный и правовой контекст, взаимодействуя с ним, испытывая его мощное давление. Эту двойственность, переходный и противоречивый характер положения горских народов Северного Кавказа в конце XIX – начале XX вв. остро ощущали представители местной интеллигенции...
Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: древность — новое время
(цитаты)
Современный рафинированный либерализм (в центре) и этнокультурный фундаментализм (на периферии) применительно к прошлому и
настоящему региона постулируют тотальность традиционалистской культурной матрицы...
Пожалуй, в этих рассуждениях суммированы все основные элементы современного политико-публицистического дискурса по
“кавказскому вопросу”. Сплошь и рядом пытаются осмысливать современные проблемы так, как если бы Кавказ существовал вне
истории. В крайней форме это выражено в представлении о полной несовместимости будто бы господствующих на Кавказе иррациональных этнических “первоначал” с современными формами социальности. Но имеется и более “мягкое” выражение той же позиции, согласно которому адекватное понимание современных проблем Северного Кавказа может дать только этнография...
Вместе с тем, вопросы типа “Что есть Кавказ?” скорее относятся к компетенции культурологических, социально-философских или
даже историософских построений...
Развитие исследований, на наш взгляд, могло бы пойти, в частности, по пути дальнейшей “историзации” социокультурного подхода и конкретизации представлений о социокультурных механизмах исторического процесса...
На протяжении длительного времени (I тыс. до н.э.–Х в. н.э.) происходило тесное и постоянное взаимодействие древнего кавказского автохтонного населения со степными ираноязычными и тюркоязычными номадами. В этом процессе постепенно складывается несколько этнокультурных общностей.
Доминирующее положение в каждой из них, несмотря на разнообразный состав, занимали определенные этнические группы, к которым
прямо или опосредованно восходят современные народности Северного Кавказа.
В Закубанье идет формирование адыгского этнического массива, связанное в тот период с меотами, зихами и касогами, ассимилировавшими часть сарматов. В Центрально-Кавказской этнокультурной области преобладают аланы и автохтонные племена
горной зоны, сыгравшие заметную роль в этногенезе осетин, карачаевцев и балкарцев; на Восточном Кавказе – дурдзуки, авары, леки и
многие другие племена, составившие основу нахско-дагестанской группы народов.
С гибелью Хазарского, а затем и Аланского государств и установлением власти Золотой Орды на Северном Кавказе сложилась новая этнополитическая ситуация, которая во многом изменила этническую картину региона. С равнины ушли аланы, дальше на восток продвинулись кабардинцы. С Восточного Причерноморья, с Северо-Западного Кавказа в горные ущелья бассейна р. Кубани перемещаются группы абазин. С распадом Золотой Орды на этнической карте региона появляются ногайцы, которые в XIV–XV вв. занимают обширные пространства Предкавказья. В XVII в. впервые на Северный Кавказ проникают калмыки. Таким образом, складывается в основных чертах современная этническая карта Северного Кавказа.
Вместе с этими процессами сложился и более широкий культурно-исторический контекст, который в решающей степени предопределил пути дальнейшего развития северокавказских народов.
В период великого переселения народов, “варваризации” Европы, упадка городской жизни и самых первых этапов складывания
раннефеодальных монархий Северный Кавказ в целом не слишком выделялся на социально-политической и культурной карте Восточной
Европы. Здесь также происходили процессы становления раннефеодальных обществ и государств. Но к Х в. четко обозначилось расхождение путей цивилизационного развития Северного Кавказа и окружающего его исторического мира, а на протяжении последующего периода этот разрыв приобретает качественный, стадиальный характер...
Северный Кавказ в целом так и не был включен в орбиту ни одной из великих современных цивилизаций.
В масштабах всего региона не укоренилась какая-либо одна из мировых религий, не сформировалось ни одно крупное централизованное политическое образование, не получили развитие города, городская культура не проникла в толщу общественной жизни.
В социокультурном плане он остался самостоятельным, самобытным, но при этом как бы задержался в предыдущей эпохе...
Шертные грамоты (присяги), оформлявшие подчинение горских народов царю, понимались Москвой как “вечное подчинение”, не допускавшее никакого отхода или отделения, которые в последнем случае трактовались как “измена”. Со своей стороны северокавказские “партнеры” Москвы рассматривали свои отношения с Россией как союзнические, что охотно закреплялось в шертных договорах и присягах, предполагавших взаимные обязательства. В их глазах право на смену коалиций и союзников было
естественным...
XVIII век в отношениях России и Кавказа образует второй этап, суть которого можно охарактеризовать как переход от взаимодействия к имперскому “монологу”. Он начался вместе с “петербургским” периодом российской истории. На этом этапе постепенно теряют силу факторы, делавшие возможным взаимопонимание и сотрудничество, и, напротив, накапливаются предпосылки военно-силового противостояния. Углубляется стадиальный разрыв уровней их социокультурного развития. Нахождение общего языка для оформления взаимных отношений становится все более затруднительным...
Противоречивый итог векового развития русско-кавказских отношений заключался в том, что культурная дистанция между ними
существенно увеличилась, а пространственная и политическая были стерты. В непосредственное взаимодействие вступили общества с различной социальной структурой и хозяйственными традициями, с качественно разнородными системами организации власти.
Культуры этих обществ различались теперь не только по цивилизационной принадлежности и религии: в то время как в русской культуре уже присутствовали и развивались элементы модернизации, культура народов Северного Кавказа оставалась сугубо традиционной...
Здесь необходим осознанный выбор точки зрения. Если рассматривать Кавказскую войну на фоне всего длительного исторического
цикла российско-кавказских отношений от их истоков до наших дней, обнаруживается, что различные подходы к ее осмыслению не
столько опровергают, сколько дополняют друг друга, а главное, становится очевидным, что проблема Кавказской войны, помимо прочего, – это проблема диалога и взаимопонимания культур...
Можно сказать, что между эпохой их автономного общественного бытия на основе собственной социокультурной традиции и эпохой пребывания в составе России действительно существует глубокий разрыв исторической преемственности. С другой стороны, эпоха с 1860-х годов и вплоть до наших дней характеризуется принципиальным единством своего содержания. Внешне противоположные политико-идеологические формы имперского, советского и постсоветского периодов пронизываются сквозными линиями становления современных форм экономики, социальности и культуры...
Вот почему на всем протяжении пребывания Кавказа в составе Российской империи сохранялись особые формы управления краем.
Уже первый наместник М.С. В оронцов оставил прежние попытки принять здесь российскую губернскую систему и отказавшись от прежнего территориального деления, вернул естественные границы этносов. В дальнейшем этот подход реализовался в системе так называемого военно-народного управления...
Коренное население втягивалось в рыночные отношения почти исключительно через реализацию продуктов ремесла, традиционных промыслов, земледелия и животноводства. Случаи предпринимательской активности в переработке сельскохозяйственной продукции, коневодстве, промышленности носили единичный характер. Сохранялось безусловное доминирование традиционных видов деятельности, прежде всего земледелия и животноводства...
Коренные народы оставались в местах традиционного проживания. Из общего числа всех чеченцев 90 % проживали в Грозненском
и 8 % в Хасавюртовском округах, 98 % ингушей – в Сунженском, 77 % кабардинцев – в Нальчикском и 19 % – в Сунженском округах, 85 % балкарцев – в Нальчикском, 84 % ногайцев – в Кизлярском, 82 % кумыков – в Хасавюртовском округах, 91 % осетин были жителями Владикавказского округа, все карачаевцы (26,9 тыс. чел.) жили в Баталпашинском отделе Кубанской области. В своем подавляющем большинстве это было сельское население...
С другой стороны, доля русского и украинского населения Северного Кавказа росла необычайно высокими темпами.
С 12,7 % в конце XVIII в. она выросла до 53,8 в 1867 г., в 1897 г. составила уже 66,3, а в период Первой мировой войны равнялась 71,5 %.
Абсолютное доминирование русскоязычного населения к концу XIX в. имело место в Кубанской области (90,4 %) и Ставропольской губернии (95 %). Но и места традиционного проживания горских народов в Терской области приобрели полиэтничный характер.
Русское население составляло здесь 33,7 %, но и местное население было этнически пестрым и разноязычным...
С этого времени фундаментальной чертой социального бытия горцев Северного Кавказа становится дуализм, двойственность социальной структуры и социальных институтов, в которых и через которые они осуществляют свою жизнедеятельность. Привычные, “естественные” институты, представления и нормы, коренящиеся в этносоциальной и этнокультурной традиции каждого народа, включаются теперь в современный (“имперский”, “русский”) социокультурный и правовой контекст, взаимодействуя с ним, испытывая его мощное давление. Эту двойственность, переходный и противоречивый характер положения горских народов Северного Кавказа в конце XIX – начале XX вв. остро ощущали представители местной интеллигенции...
Комментариев нет:
Отправить комментарий