Happy New Year! Kazakia!

* * *

Мы занимаемся исследованием материальной и духовной культуры раннесредневековой Кубани в эпоху от Кубрата и Бат-баяна и до Святослава. Стоим на позиции многонационального и разноверующего происхождения военизированного субэтноса касогов.        

Все что-то слышали про касогов, но мало знают об их материальной культуре. Давайте «пощупаем» касогов, посмотрим на их оружие и коней, рабочие инструменты. одежду, украшения, предметы туалета, кухню. 

Главное, найдем маркеры-отличия касогов от окружающих их соседей. Ищем истоки кубанских казаков со времен летописных касогов. А истоки русского языка от степной руники. 

 * * *

                                          Для связи kubanofan@gmail.com

 

 

* * *

 

Ленивов А.К.

Участие донских казаков в Куликовской битве

(отрывок, часть 3-я)

Таким образом, засадный конный полк был в бою и в дальнейшем преследовании бегущих татар, от 4-х часов дня 8-го сентября до утра 9-го сентября, иначе говоря конное преследование сопряженное с боем, происходило более 20 часов! Способны ли были на это московские конные воины, если учитывать, что московское «поместное дворянство, составлявшее конницу вместе с конными слугами, представляло пародию на конницу, особенно в сравнении с естественной конницей народов степной полосы».

Где же был в момент Куликовской битвы Семен Мелик с его дружиной, что он делал?

Ведь если в предверии означенной битвы, летописцы записали его имя дважды, не могло быть, чтобы он (Семен Мелик) не отметил своего участия в битве в той или иной мере!

В московской патриаршей библиотеке, в синодике под № 465 сказано: «глашати вечную память: князю Федору Белозерскому и сыну его Ивану, и Константину Ивановичу, убиенным от безбожного царя Мамая, вечная память! и в той же брани избиенным: Микуле Васильевичу (Вельяминову), Тимофею Васильевичу Boлyeвy, Андрею Ивановичу, Льву Ивановичу Серкизову, Михаилу Ивановичу и другому Михаилу Ивановичу, Льву Ивановичу и Семену Мелику и всей дружине их по благочестию скончавшимся за святые Божие церкви и за всех православных христиан, вечная память!»

В другом синодике, в списке убитых также находим: Семена Мелика, Ивана Александровича, Василия Перфильевича, Каргаша Михайловича: «и инши мнози, их же имена суть писаны в книзе животной: здесь же писаны токмо князи и бояре нарочитые, кои в горьком престрашнем часе сем, на брани смертную чашу испи».

Кто же был Семен Мелик, погибший в Куликовской битве, если он, не будучи ни князем, ни боярином, был причислен к таковым в поминальных синодиках, и по чему было определено «rлашати вечную память по убиенным» в Куликовской битве всего лишь, «по благочестию скончавшимся за Святые церкви и за всех православных христиан?»

В 1829 году был издан в Москве труд под наименованием: «древнее сказание о победе великого князя Димитрия Иоанновича Донского над Мамаем», принадлежащий перу профессора И.М. Снегирева, известного составителя «Памятников московской древности». Профессор И.М. Снегирев заимствовал означенное «Древнее сказание» из рукописи рязанского иерея Софрония, в свою очередь составлявшего свою работу на основании Никоновской летописи и Киевского Синопсиса.

Профессор И.М. Снегирев указывал, что в Москве на Лубянке имеется запись о сказании, взятом из имеющегося в церкви диптиха или синодика, в коем сказано об участии и донских казаков в Куликовской битве!

Ряд казачьих историков также упоминает об этом сказании, где говорится, что: «Великий князь Дмитрий Донской, после Куликовской битвы его с Мамаем, принял в дар этот образ (Гребневской Божьей Матери) от казаков, поселенных в верховьях Дона в двух городках: Сиротине и Гребни, и что казаков этих великий князь всегда жаловал за их великую храбрость».

Подполковник генерального штаба А.И. Никольский составлявший: «Исторический очерк Казачьих Войск» для юбилейноrо издания столетия Военного Министерства (1802-1902)», будучи в Москве в 1899 году для производства работы в московских архивах, посетил церковь Гребневской Божьей Матери — для проверки вышеуказанных сведений. Согласно свидетельству подполковника генерального штаба А.И. Никольского: «при образе он собственно не нашел никаких надписей (кроме акафиста на киоте образа). Сказание о начале церкви написано на двух деревянных досках, помещенных в рамах, на стенах арки против иконостаса. Таких же две доски каменных с высеченным на них тем же повествованием о постройке церкви помещены снаружи по обеим сторонам каменной ограды с западной стороны храма (на Мясницкой улице). Повествование это заимствовано из вкладной книги (написана скорописью, в формате писчего листа, на тряпичной бумаге, переплетена в бархат с лицевым изображением Божией Матери Гребневской».

Подобным образом было установлено, что действительно существует записанное сказание об участии донских казаков в Куликовской битве, как во вкладной книге в церкви Гребневской Божией Матери, так и в повествовании о построении означенной церкви, написанном и высеченном на деревянных и каменных досках, как на арке против иконостаса, так и на воротах каменной ограды церкви. Оная выписка гласит следующее: «Там в верховьях Дона народ христианский воинского чина живущий, зовомий казаци, в радости сретающа его со святыми иконами и со кресты, поздравляюще ему о избавлении своем от супостатови, и приносяще ему дары от своих сокровищ, иже имеху у себя чудотворные иконы в церквах своих».

Надлежит отметить, что означенное повествование, как указывает профессор И.М. Снегирев, утверждено и даже составлено Митрополитом Рязанским и Муромским Стефаном Яворским в начале ХVIII столетия. Запись эта во вкладной книге церкви Гребневской Божией Матери доказывает участие донских казаков в Куликовской битве, ибо говорит, что поднесенные казаками означенные иконы великому князю Димитрию Иоанновичу — состоялось «пo избавлении своем от супостатов», то есть после поражения татар на Куликовом поле. «Народ христианский воинского чина», «зовомий казаци», «живущий в верховьях Дона» — имевший не только церкви, но даже и чудотворные иконы, не определял ли собой донских казаков! Подобная запись имелась и на обратной стороне копии иконы Донской Божией Матери (с датой 1712 года), сохранявшейся в Черкаском монастыре на Дону, с припиской, что икона поднесена великому князю Димитрию Иоанновичу казаками Сиротинского городка.

В апреле 1692 года архимандритом Антонием было написано предисловие ко вкладной книге Донского ставропигиального монастыря в Москве, наименованное: «Словом известным, (краткая история монастыря), с обозначением: «В коих временах, нача строитися, и коими христолюбцы, обитель Пресвятые Богородицы, нарицаемая Донская». В «Слове известном» написано следующее: «Того ради последи прославися образ Пресвятые Богородицы, Донскии, так как к великому князю Димитрию Иоанновичу донские казаки, уведаши о пришествии великого князя Димитрия Иоанновича в междуречии Дону и Непрядвы, вскоре в помощь православному воинству пришли бяше и сей Пречистые Богоматери образ в дар благоверному и великому князю Димитрию Иоанновичу и всему православному воинству в сохранение, а на побеждение нечестивых агарян вручили».

Означенный исторический акт ясным образом указывает, что донские казаки уже заранее знали о приходе великого князя Димитрия Иоанновича именно в междуречье Дона и Непрядвы, то есть на Куликовом поле. Больше того, донские казаки оказали вооруженную поддержку московским войскам, присоединившись к великому князю Димитрию Иоанновичу перед началом Куликовской битвы, благословив его при этом образом Пресвятой Богородицы.

В прошлом XIX веке существовало изустное сказание, которое без всяких обиняков повествовало о том, что засадный конный полк в Куликовской битве — состоял из казаков!

Итак, на основании приведенных данных, следует, что донские казаки существовали задолго до Куликовской битвы! Но, все же могли бы выискиваться люди, которые могли не соглашаться почему-либо с положением этим, тогда приходится помнить о том, что существует грамота Митрополита Алексея oколo 1360 года: «Благословение Митрополита Алексея всея Руси ко всем христианом, обретающимся в пределе Черленого Яру, и по караулом возле Хопор и на Дону». Имеется также грамота Митрополита Феогноста на Черленый Яр между 1334-1358 годами: «Благословение Феогноста Митрополита всея Руса к детем моим к баскаком и к сотником и к игуменом и к попом, и ко всем христианом Черленого Яру и ко всем городом по Великую Ворону».

Известно также, что Митрополит Феогност в бытность свою в городе Сарае в 1342 году, получил от Золотой Орды ярлык, согласно коему были освобождены от налогов, наряду с прочим церковным имуществом и виноградники, которые существуют и в наше время лишь в низовьях р. Дона. Более того, в 1301 году Подонский епископ запрашивал Константинонопольскоrо патриарха, как следует поступать с крещением взрослых, почему ставим вопрос, если крестились взрослые, то следовательно они были не христиане, кем являлись в ту пору лишь одни татары в означенных местах, но кто же были те люди, которые составляли христианское население Подонской епархии, не были ли это донские назаки, принимавшие участие в Куликовсной битве?

Современный казачий историк генерал И. Быкадоров поднимал вопрос о роли и участии донских казаков в Куликовской битве, однако не воспользовался известными историческими данными, почему им было высказано ошибочное суждение, а именно: «Стремление Мамая к восстановлению полного владычества над Русью Северо-Восточной, вызвав новое, так называемое, Мамаево нашествие, привело к Куликовской битве (1380 г.). Это нашествие 6ыло совершено при полном напряжении вооруженных сил Золотой Орды, в походе участвовали и войска народов, территориально весьма удаленных от Московского княжества: кавказских черкасов, алан, абезгов (абхазцев), войска Азовских и Черноморских генуезских колоний.

Тем более неизбежным должно было бы быть участие в нашествии татар донских казаков, как жителей территории более близко по своему положению к Московскому княжеству и еще потому, что в прикрытии переволоки из Сарая от Северо-Восточной Руси, при выдвижении татарских войск в сторону последней, не было никакой необходимости: Литва же была в союзе с Мамаем. Войско донских казаков, следовательно, являлось свободным. Но ни один из исторических документов, ни той, ни позднейшей эпохи, не говорят ни прямо, ни косвенно об участии Подонских (Донских) казаков в Куликовской битве на стороне татар.

Ясным и определенным образом ныне устанавливается, что донские казаки именно находились в составе полчищ Мамая, когда узнав о подходе великого князя Димитрия Иоанновича к р. Дону, был подослан к московским сторожам «язык нарочит, яко от велмож тех Царевых (Мамая)», вслед за чем: «Прибеже Семен Мелик с дружиню своею» — как говорят одни исторические документы!» Согласно других исторических актов: «Донские назаки, уведаши о пришествии великого князя Димитрия Иоанновича в междоречии Дону и Непрядвы, вскоре в помощь православному воинству пришли бяше».

Из сопоставления означенных данных следует вывод, что Семен Мелик с дружиною своею суть донские казаки, перешедшие на сторону великого князя Димитрия Иоанновича.

* * *

«ВК» № 229 (1937 год)

стр. 6-10

 Грошев А.В. 

Геленджик: история названия

(отрывок)

стр. 23-25

Хотя вывоз молодых женщин и был интегрирован в существовавшую испокон веков на Кавказе торговлю людьми, «тут не было продажи в рабство, и плата за черкешенку была тот же калым, платимый везде на востоке за невесту».
Более того, парадоксальным образом это был, выражаясь по-современному, настоящий социальный лифт, привлекавший к себе особое внимание многих европейских путешественников. В частности, в начале XVIII в. Абри де ла Мотрэ отмечал: «... на Кавказе очень обычным явлением ... является обмен или продажа детей, племянников и племянниц и т. д. Жизнь научила их, что кроме выгоды, получаемой ими самими от этой продажи, их дети, и в особенности девушки, получают таковую еще в большей степени, так как этим способом они проникают в гаремы богатых турок и даже часто во дворец самого великого султана, становясь государынями, одеваясь как принцессы и великолепно питаясь. Является ли это результатом полученного воспитания или предубеждения, но девушки, отданные в обмен или проданные своими родителями, покидают их без сожаления и слез, в то время как эти последние желают им со своей стороны удачи и приятного путешествия».
Практика пополнения султанского гарема, за редкими исключениями, невольницами с Кавказа, появившаяся, по мнению И. Мамедова, с середины XVII в., продолжалась по свидетельству современников и в следующие века.
Так, австрийский купец Клеман отмечал в своих записках о путешествии в 1768-1770 гг. в Крым: «Лучшие (черкешенки – А.Г.) отсылаются в Константинопольский сераль, а прочие продаются знатным мусульманам Турции».
К XIX в. выезд черкешенок стал довольно обыденным явлением, о чем сообщают, например, Тэбу де Мариньи («Нередко можно встретить единственное желание красивой девушки занять место в турецком гареме, предпочитая его жизни в Черкесии ...»), Фредерик Дюбуа де Монпере («...если девушка красива, она надеется занять место в турецком гареме ...»)
и барон К.Ф. Сталь («И доныне высшим предметом честолюбия для черкешенки есть попасть в гарем султана»). Дж. А. Лонгворт в связи с этим уточняет: «Если девушек продают работорговцу, это обычно бывает по их собственному согласию и исходя из их честолюбивых намерений, поскольку у них есть перспектива выгодно устроиться в лучших турецких гаремах. Их взгляды в этом отношении вполне сходны со взглядами наших молодых леди, отправляющихся из Англии в Индию; но место их назначения не столь удалено, будучи всего лишь в нескольких днях плавания на судне от их родины...».
Дабы не сложилось представление о том, что приведенные фрагменты являются всего лишь плодами фантазий романтически настроенных авторов, побывавших на Кавказе проездом, будет нелишним привести отрывок из сугубо официального документа, а именно, донесения наказного атамана Черноморского казачьего войска генерал-майора Г.И. Филипсона начальнику штаба Отдельного Кавказского корпуса генерал-майору Д.А. Милютину от 5 августа 1857 г.: «Вывоз из этого края женщин и детей для продажи в других местах составляет народный обычай кавказских племен, восходящий к временам доисторическим. Известно, что на этой торговле основывалось процветание греческих колоний по берегу нынешнего Крыма и по берегу Азовского и Черного морей. Со времени утверждения тюркского племени в Анатолии, а потом в Европейской Турции, гаремы людей богатых, начиная с султанских, наполнялись девицами с Кавказа; прислужниками же при знатных или богатых людях часто бывали мальчики, отсюда же привозимые. Первые славились своей красотой, последние – расторопностью и понятливостью. Тех и других часто продавали сами родители, не думая сделать им вред, а, напротив, в убеждении, что составляют счастье своих детей. Сами продаваемые, таким образом, разделяли вполне это убеждение. Черкесская девушка сколько-нибудь красивой наружности мечтает об удовольствиях гарема в Турции или Египте, с нетерпением ждет времен, когда ее туда отвезут и готова на все лишения и опасности, чтобы скорее променять грубую жизнь в горах на роскошь и лень гарема....
Таким образом в течение многих веков поставка черкешенок в гаремы Турции и Египта вошла в обычай и сделалась необходимостью. Когда тайные сношения турок с горцами восточного побережья были почти прекращены, посланник наш в Константинополе писал в 1844 году ... что великий визирь в откровенной беседе жаловался ему на стеснение, которое лишает турок возможности приобретать девушек с Кавказа до такой степени, что затрудняется наполнением султанского гарема.
В то время была речь о том, чтобы дозволить под рукою вывоз с Кавказа женщин в Турцию ... но возникшая переписка осталась без последствий, потому что главное начальство смотрело на это дело с европейской точки зрения, здесь не применимой, и такую продажу девушек и детей смешивало с торговлей невольниками. Очевидно, что тут ничего нет общего. Африканских невольников продают как скотов, а черкешенки сами желают перемены своего положения и с радостью вступают в новый быт, где их ожидает довольство и отношения, одобряемые мусульманскою верою и народными обычаями».

* * *

Ссылка на статью  

Ссылка на источник

 

* * *

Ленивов А.К.

Участие донских казаков в Куликовской битве

(отрывок, часть 2-я)

Выступив 20-го августа из Коломны, московские войска включительно по 26-е августа совершали переправу на левый берег реки Оки, в 60-верстном пространстве между Коломной, старой Каширой и устьем реки Лопасни.

27-го августа великий князь Димитрий Иоаннович вступил в пределы Великого Княжества Рязанского (нынешний Каширский уезд Тульской губернии) и отдал приказ: «да никто же не коснется единому власу Рязанские страны», не желая раздражать своим враждебным отношением великого князя Олега Иоановича Рязанского и тем самым толкать его на открытое присоединение к Мамаю.

Переправившись через реку Осетр, пройдя по Еnифанской дороге, летопись отмечает, что: «Князь же Великий бысть на месте, реченом Берез, приспевшу же дни четвертку, на память Святого пророка Захария, сентября в 5-й день на память сродника своего, убиение князя Глеба Владимировича, приехоша два от сторожей Петр Горский, да Карп Олексин, и приведоша язык нарочит, яко от вельмож тех царевых: той же язык поведа великому князю, яко уже царь (Мамай) на Кузьмине гати, но ожидает Олега Рязанского и Олгирда Литовского, твоего же собрания и сретения царь не знает; а три дня имает быти Дону».

Из приведенного явствует, что московские сторожи привели к великому князю Димитрию Иоанновичу «язык нарочит, яко от вельмож тех царевых», то есть пленного, специально подосланного кем-то из воевод полчищ Мамая.

Справедливость требует отметить, что сведения сообщенные им, были чрезвычайно ценные, то есть что Мамай еще не соединился ни с великим князем Олегом Рязанским, ни с великим князем Ягелло Литовским, и что Мамай отстоя в трех переходах от возможной /переправы через реку Дон, еще ничего не знает о составе московских вюйск, именно о присоединении войска Литовских князей Ольгердовичей. («Твоего же собрания и сретения царь (Мамай) не знает»).

Кто же были те воеводы из стана татарского, которые подослали лазутчика («язык нарочит») к московским сторожам, для передачи последним крайне важных сведений из враждебного лагеря?

Таким образом, согласно сведениям, полученным великим князем Димитрием Иоанновичем, Мамай находился в трех переходах, именно на так называемой Кузьминой гати. Однако, считаясь с приближением московских войск и не имея еще соединения ни с великим князем Олегом Рязанским, ни с великим князем Ягелло Литовским, Мамай все же не желал принимать на себя пассивную роль и пошел навстречу московским войскам, что видно из летописной записи: «Вестницы же ускоряют, яко ближат погании: уже бо напрасно nрибеже семь сторожей в 6 час дни в субботу: Прибеже Семен Мелик с дружиною своею, и за ним гнашася мнози из татар».

Пока происходили описанные события, великий князь Димитрий Иоаннович выйдя из Березы в четверг 5-го сентября, свернул потом на древний рязанский город

Дорожен при реке Большой Табол, достигнув своими передовыми частям и реки Дона, в месте соединения с последним реки Непрядвы, в пятницу 6-го сентября. К полудню 7-го сентября (суббота) стан московских войск был расположен при реке Себенке на левом берегу реки Дона, куда прибежали семь московских сторожей, и как указывает летопись совершенно напрасно.

Судя по летописи, если татары устраивали погоню, то гнались они исключительно за Семеном Меликом с его дружиной!

Из летописи явствует, что Семен Мелик со своей дружиной прибыл в московский стан, который находился на левом 6epery реки Дона (при р. Себенке). Следовательно, чтобы попасть в этот стан, надо было Семену Мелику и его дружине переправиться через реку Дон, притом же отбиваясь от татарской поrони.

Кто же был Семен Мелик и кем являлись люди, составлявшие его дружину? Исследован ли этот вопрос кем-либо из историков!

В субботу 7-го сентября в Московском стане состоялся военный совет, где великий князь Димитрий Иоаннович предложил расположить московские войска в боевом порядке, но за рекой Доном, то есть переправляться через реку Дон должны были татары! Из всех военачальников лишь одни Литовские князья Ольгердовичи и воевода Дмитрий Боброк Волынский советовали перейти реку Дон и оставить его в тылу московских войск дабы не дать возможности робким бежать с поля битвы, причем последний (Боброк) советовал великому князю Димитрию Иоанновичу: «Если хочешь крепкого боя, вели сегодня же перевозиться, чтобы ни у кого мысли не было назад ворочаться, пусть каждый без хитрости бьется, пусть не думает о спасении, а с часу на часу себе смерти ждет, а что говорят у них (татар) cилы велики, то на это смотреть: не в силе Бог, а в правде».

Из приведенного видно, что речь идет не о тактике боя, ибо как видио доверия к московским войскам в отношени их стойкости в бою, не было ни у самого великого князя Димитрия Иоанновича, ни у Литовских князей Ольгердовичей и воеводы Димитрия Баброка Волынского. Смысл боя, который предстояло вecти по последующей переправе московских войск через реку Дон, в исключительно неблагоприятных условиях по характеру местности, свойственной Куликовому полю (тех времен), в чем именно выражался! Ведь посколько можно судить из поведения великого князя Димитрия Иоанновича на военном совете 7-го сентября, он со своими войсками шел из Москвы, всего лишь для того, чтобы, встретившись с татарами, заранее обречь себя на пассивный образ действий.

Мамай по численности своих полчищ был намного сильнее, чем московские войска, ожидая еще подкреплений со стороны великого князя Олега Рязанского и великого князя Ягелло Литовского. Знал ли великий князь Димитрий Иоаннович, подходя к реке Дону, что последние еще не соединились с Мамаем? Нет, не знал, ибо захватываемые его сторожами татарские «языки», показывали, что Мамай ожидает прихода великого князя Oлeгa Рязанского и великого князя Ягелло Литовского - с часу на час, каковое обстоятельство могло стать каждый момент времени. Последнее вытекает из того, что в описываемый момент времени, московские войска находились во враждебных пределах, вотчине великого князя Олега Рязанского.

Далее, Литовские князья Ольгердовичи со своими войсками пришли в Коломну в день 20-го августа, отделившись от великого князя Ягелло Литовского, который уже тогда находился у города Одоева на реке Упе. Следовательно, если великий князь Димитрий Иоаннович со своими войсками мог совершить поход от Москвы к реке Дону - от 20-го августа включительно по 7-е сентя6ря, иначе говоря, пройдя через Коломну, переправиться через реку Оку и подойти к месту впадения реки Непрядвы в реку Дон, где его ожидали Мамай, то что-то могли сделать с своей стороны и великий князь Олег Рязанский и великий князь Ягелло Литовский.

Сообразуясь с обстановкой и временем, логично было бы полагать, что срок времени в 17 дней (20-е августа - 7-е сентября) более чем достаточный срок времени, чтобы последние князья могли соединиться с Мамаем! Тогда, как могли советовать Литовские князья Ольгердовичи и воевода Дмитрий Боброк Волынский, чтобы именно он - великий князь Димитрий Иоаннович с войсками переходил реку Дон и сам бы нападал на Мамая. Не говоря о том, что конечно же такие опытные военоначальники, как Ольгердовичи и воевода Дмитрий Боброк Волынский не могли толкать на безумный шаг великого князя Димитрия Иоанновича.

Если бы в самом деле произошло соединение Мамая с князьями, о которых идет речь, они безусловно знали и топографию Куликова поля, находящегося в пределах Епафанского уезда, Тульской гибернии.

Согласно начертаниям «Большого Чертежа» времен царя Бориса Годунова, границы Куликова поля назначены между реками: Доном, Непрядвою и верховьями Уперта, Упы, Соловы, Плавы, Зуши и Снежеда, на протяжении ста верст: река Непрядва начинается за селом Валовым, Богородицкого уезда, и впадает в реку Дон, около села Рожествена-Монастырщины, Епифанского уезда, Тульской губернии.

Однако, в момент военного совета 7-го сентября (в русском стане), было уже известно, что ни великий князь Олег Рязанский, ни великий князь Ягелло Литовский не соединились с Мамаем, хотя в тот момент Ягелло находился в сорока верстах от Куликова поля. Сведения эти сообщил Семен Мелик, добавивший, как отмечает

Никоновская летопись: «яко царь (Мамай) на Гусине броде, едина нощь промеж нами». Именно весь план Куликовской битвы был основан на этом сообщении, ибо Литовские князья Ольгердовичи и воевода Дмитрий Боброк Волынский учли открывшиеся стратегические возможности, предупредить соединение великого князя Олега Рязанского и великого князя Ягелло Литовского с Мамаем, дав последнему сражение даже в условиях местности, непригодных для московских войск в тактическом отношении!

Кто же был тогда Семен Мелик, со сведениям которого посчитался военный совет в московском стане?

Во исполнение принятоrо решения атаковать татар в месте их расположения, вечером 7-го сентября началась переправа через реку Дон (между устьем реки Непрядвы и селением Татинки - на расстоянии 2-3 верст вниз по Дону), причем для конницы был отыскан удобный брод, а для пехоты были наведены мосты.

К утру 8-го сентя6ря (воскресенье), переправа московских войск через реку Дон была закончена, и согласно летописи: «Князь же великий Димитрий Иоаннович с братом своим Владимиром Андреевичем, с новореченою братиею Литовскими князи, нача oт 6 часа полци оуряживати. Есть же некий воевода, приде с Литовскими князими, именем: Димитрий Боброк, poдом Волынец, и то бе нарочитый воевода и полководец велий: он по достоянию полцы оурядил, елико кому подобает по достоянию быти».

Воевода Дмитрий Боброк Волынский построил московские войска следующим образом: на левом крыле стал полк левой руки под главенством князей Федора Ярославского и Федора Моложского, в центре большой полк великого князя Димитрия Иоанновича, на правом крыле полк правой руки под начальством князя Андрея Ростовского и Андрея Стародубского: впереди боевого расположения находился сторожевой или передовой полк князей Тарусских, Друцких и князя Оболенского. Полк Литовских князей Ольгердовичей, а с ними дружины князей Белозерских и князя Брянского, были поставлены воеводой Боброкм между полком левой руки и большим полком.

Следует быть отмеченным, что тылом боевоrо расположения служила река Непрядва, через которую не было ни мостов, ни брода («пусть каждый 6ез хитрости бьется»).

Сам воевода Боброк с засадным полком (шестой по счету), засел в дубраве между рекой Смолкюй и рекой Доном.

Воевода Боброк, строя боевое расположение, учел все возможиости, именно: 1) московские войска, имеющие тыл к реке Непрядве, долженствовали драться стойким образом, ибо выхода не было; 2) на случай возможного поражения, подход к переправе через реку Дон (у Татинки) прикрывался действиями засадного полка; 3) центр боевого расположения занимался испытанными в военном отношении «Русским рыцарством» (полк Литовских князей Ольгердовичей); 4) успех битвы зависел от действий засадного полка.

Битва, происшедшая на Куликовом поле, едва не стала поражением московских войск от татар: в виду тoгo, что многие москвичи дрогнули и бежали, татары чуть не захватили большой великокняжеский «стяг» (знамя). Сам великий князь Димитрий Иоаннович был найден с большим трудом после окончания битвы в лесу под березою, причем, согласно Архангельской летописи, он был изранен, а по Строевской летописи: «доспех весь бит на нем и язвлен, но на теле не бысть раны никоея же».

Финал Куликовсюой битвы был решен внезапным ударом засадного конного полка во фланг и тыл татар, около 4 часов дня. В дальнейшем, засадный конный полк, отбросив татар за речку Курцу, преследовал их на протяжении пятидесяти верст, рубя и топя татар в реке Красивой Мечи, почему через лоследнюю переправилось лишь малое число татар с Мамаем во главе.

 * * *

«ВК» № 229 (1937 год)

стр. 6-10

 

 

* * *

Ленивов А.К.

Участие донских казаков в Куликовской битве

(отрывок, часть 1-я)

Участвовали или не участвовали донские казаки в Куликовской битве? Если донские казаки участвовали в означенном сражении, получившем известность в странах Западной Европы в начале ХV столетия, тем самым доказывается лишний раз ложность измышлений историков о происхождении донского казачества от русских холопов в XVI столетии. Доказав участие казаков в Куликовской битве, значит утвердить наличие и существование казачьего населения на Дону в период времени, предшествовавший означенному сражению.

«В конце ХVII и в начале ХVIII века было какое-то предание о существовании донских казаков во времена Куликовской битвы. Предание, конечно, не может считаться достоверным историческим доказательством, но в данном случае, в виду распространенности предания, было бы очень желательно, чтобы кто-нибудь взял на себя труд исследовать первоначальный источник этого предания, в настоящее же время источник этот представляется совершенно невыясненным», писалось в 1902 году в русском официальном издании, содержавшем «казенный» текст изложения истории казачества, угодной русскому правительству предреволюционного времени.

В соответст.вии с приведенным, уместной является постановка вопроса: почему же историки, отрицавшие предание, как достоверное историческое доказательство, и ставившие тем самим под сомнение участие донских казаков в Куликовской битве, одновременно выражали пожелание об исследовании вопроса о первоначальном источнике этого предания, не предпринимая тем временем никаких шагов в данном направлении? Отвечая, можно и должно делать предпосылку, что в довлеющую роль в означенном отношении играли главным образом политические причины. Исследуя вопрос о происхождении предания, трактующего об участии донских казаков в Куликовской битве, взявший на себя этот труд должен был бы неизменным образом констатировать тем самым факт установления и «первоначального источника предания!» Однако, историки не пожелали быть пионерами в этом отношении, как и русское правительство, отрицавшее по политическим причинам наличие казачьей нации, и в соответствии с этим, принимавшим специфические меры, пресекавшие в корне всякую попытку в смысле установления первоисточника предания об участии донских казаков в Куликовской битве.

Современный казачий историк пишет следующее: «Если в русской летописи, а затем и у российских историков, в целях возвеличения значения Московского княжества и князя его, Димитрия Иоанновича («Донского») для обращения его в героя, явилос возможным не только молчание о роли «русского рыцарства», но и более того, умолчание даже об его участии, вполне понятным является полное умолчание об участии донских казаков. Их роль и значение, сравнительно с войском Юго-Западной Руси, могли быть лишь второстепенными».

Действительно, целый ряд историков, изучавших Куликовскую битву, замалчивая о роли «русского рыцарства», не говоря ничего об участии донских казаков в последней, однако упоминают о присутствии в московских войсках так называемых «гостей сурожских», то есть купцов из города Сурожа (Сугдея-Судак) в Крыму. Более того, делая ссылку на летопись, что вел князь Димитрий Иоаннович, при своем движении от Коломны к Куликову полю, оставил при себе 10 купцов — «гостей сурожских» — «поведания ради: аще что случится, да поведают в борзе на Москве» при пояснении, что «гости сурожские, то есть купцы торговавшие к Сурожскому или Азовскому морю. Отчего и в наше время в московском гостинном дворе называется сурожская линия. Гости — купцы московские, как бывалые люди употреблялись иногда вместо ратных гонцов: почты тогда еще не было», историк не указывает, какое же обоснование он имеет называть «гостей сурожских» — московскими купцами! Надлежит отметить, что «гости сурожские» были по своему происхождению венецианцы или генуэзцы, и приезжали в Москву из своей постоянной резиденции  — Крыма.

Не является ли странным, что великий князь Димитрий Иоанович применял 10 «гостей сурожских» (купцов) в качестве «ратных гонцов» между своим станом и Москвой, иначе говоря, в качестве конной эстафеты, то есть современной летучей почты. Тем более странным кажется этот факт, ибо в распоряжении великого князя имелась превосходная конница, решившая с таким успехом Куликовскую битву в пользу великокняжеских войск.

Все производимые «странные» недочеты, допущенные историками, вполне реабилитируются мнением их коллег, также русских историков, как например: «Из брошюры московского археолога г. М. Н, Макарова ( «О селе Рождествене и Куликовом поле», Москва 1826 год), вряд ли и десятая доля принадлежит истории»; «Нашей Тульской гимназии, покойный учитель Феофил Гаврилович Покровский также напечатал своего Дмитрия Донского 1823 года, и другие писатели издавшие свои брошюры: из сочинений этих нельзя заимствовать и двух слов для истории».

Основываясь на приведенном, можно вполне отдавать отчет се6е, почему историки выводили «гостей сурожских» в виде московских купцов. Обобщая факты, легко устанавливается, что несмотря на факт замалчивания историками участия донских казаков в Куликовской битве «в конце ХVII и в и в начале ХVII века было какое-то предание о существовании донских казаков во времена Куликовской битвы».

Может ли истина, опирающаяся на предание, не быть подвержимой критике, и даже сомнению!

Естетвенно, что противных доводов и критических замечаний в подобном отношении, можно противопоставить сколько угодн. Учитывая этот факт, надлежало бы базироваться на иные исторические акты и документы, которые уже непреложно утверждали бы о прямом или косвенном участии донских казаков в Куликовской битве, но весь вопрос в том, что существуют ли подобные исторические данные? Действительностъ показывает, что подобные исторические акты и документы, доказывающие участие донских казаков в Куликовской битве — существуют.

Согласно «Повести о нашествии безбожного царя Мамая, с бесчисленными Агаряны», написанной рязанским иереем Софронием в ХV веке, великий князь Димитрий Иоанович начал собирать ополчения в Москву, вследствие прибытия своего посла (хитрого мужа) Захария Тютчева, возвратившегося из Золотой Орды с угрозами от Мамая. Опустя короткое время, а именно 17-го августа 1380 года, собравшиеся ополчения под главенством великого князя Димитрия Иоанновича, выступили тремя колоннами из Москвы к назначенному сборному месту в окрестностях Коломны.

Войска великого князя Димитрия Иоановича состояли собственно из московских дружин, возглавлявшихся боярами Браноком, Квашней, Николаем и Тимофеем
Вельяминовыми, и подошедшиих дружин князя Владимира Андреевича Боровского и Серпуховского, и удельных князей Белозерского, Ярославского и Тарусских, как равно дружин городов Владимира, Костромы, Мурома, Переяславля, Углича, возглавлявшихся боярами и воеводами.

На переходе от Москвы к Коломне, на помощь к великому князю Димитрию Иоановичу подошли дружины удельных князей Стародубского, Кашинского и Моложскоrо. Почти одновременно прибыли Суздальская и Нижегородская дружины, но с одними боярами, ибо их великий князь Димитрий Константинович (тесть великий князь Димитрий Иоаннович) с братом Борисом и старшим сыном Василием, не пожелали идти в поход и остались дома... 19-го августа великий князь Димитрий Иоаннович сделал смотр своим войскам на обширном лугу реки Оки (Коломенское «девичье поле»).

Именно в Коломну прибыл последний nосол от Мамая, требовавший покорности и дани, в ответ на заявление великого князя Димитрия Иоанновича об умеренсти платежа и желательности сохранения мира. Переговоры не привели ни к чему и посланец, обвинив великого князя в измене татарам, убрался восвояси.

Военно-политическая обстановка, сложившаяся в означенный период времени, определялась явно не в пользу великого князя Димитрия Иоанновича. На его призыв
о поддержке совершенно не отозвались ни Новгород, ни Псков; не прислали своих дружин и великие князья Святослав Иоаннович Смоленский и Михаил Александрович Тверской. Со стороны великого князя Олега Иоанновича Рязанского определилась полная измена, ибо не решаясь на открытое присоединение к Мамаю, названный великий князь непрерывно отправлял гонцов к Мамаю и состоявшему в союзе с последним великому князю Ягелло Литовскому. Между тем, великий князь не имеел никакого представления о том, что делает Мамай и где находятся ero полчища, почему, как отмечает Никоновская летопись: «И посла на сторожу (великий князь Димитрий Иоанннович) крепких дружинников Родиона Ржевского, Андрея Волосатого, Василия Тупика и иных крепких на сие и мужественных: и повеле им на Быстрой и Тихой Сосне стеречи co всяким опасением и под орду ехати языка добывати и истину уведати Мамаева хотения».

Не имея долгое в ремя никаких вестей от посланных сторожей, великий князь Димитрий Иоаннович начал сильно волноваться, что видно из иной летоnисной записи: «Посланные же в поле сторожи закоснеша, и не бе от них вести ничтоже. Князь Великий же посла в поле другую сторожу: Климента Полянина, Ивана Святослава, Григория Судока и иных с ними, заповеда им вскоре возвращатися. Они же сретоша Василия Тупика, ведуща язык к великому князю, яко неотложно идет царь (Мамай) на Русь».

Именно, в этот момент времени, когда стало достоверно известно, что Мамай с своими полчищами двигается от реки Быстрой Сосны вдоль верхнего Дона, и что идущий на соединение с ним, великий князь Ягелло Литовский с войсками подошел к городу Одоеву на реке Упе, войско Юго-Западной Руси (так называемое «русское рыцарство) под водительством литовских князей Андрея и Димитрия Ольгердовичей, отделилось от великого князя Ягелло Литовского и пришли в Коломну для присоединения к великому князю Димитрию Иоановичу. «От начала бо николиже бывала такова сила русская» говорит Никоновская летопись, отмечая присоединение Ольгердовичей, благодаря чему численность войск великого князя Димитрия Иоанновича поднялось сразу от полутораста тысяч вооруженных воинов до двухсот тысяч».
«Ольгердовичи прийдоша ко мне на пособь со многими силами, отца своего оставиша поругана» — сообщил великий князь Димитрий Иоаннович в Москву.

Казачий историк И. Быкадоров, определяя значение присоединения Ольгердовичей к последнему, высказывает следующие соображения: «Причиной присоединения был, надо полагать, практический рассчет, реальная политика мудрого воеводы Дмитрия Боброка Волынского.

Победа войска Московского княжества решительно ничем не грозила Юго-Западно Руси и в целом Русско-Литовскrому государству. Победа же татар ставила Юго-Западную Русь и в первую очередь Поднепровье под угрозу нового нашествия татар. Союз Ольгерда с Мамаем не являлся обеспечением ее безопасности. При присоединении же сил Северо-Восточной Руси к татарам, а главное, при использовании средств ее, Мамай становился крайне опасным и даже неодолимым противником для Русско-Литовского государства.

Присоединение войска Юго-Западной Руси — «русского рыцарства», не только vвеличило численно московские войска, но и укрепило их силу». Чтобы ни было, но Литовские князья Ольгердовичи и воевода Дмитрий Бобрюк Волынский, не только благодаря своим военным талантам, но главным образом благодаря тому, что «русское рыцарство» состоявшее из отборного конного войска, имевшего большую боевую практику в войнах против татар, венгров и тевтонских рыцарей, заняли главенствующее положение в войсках великого князя Димитрия Иоанновича».

* * *

«ВК» № 229 (1937 год)

стр. 6-10

 

 

* * *

Коноводов И.Н.

«Сновидение»

поэма, 1968

(отрывки)

 

На самом высоком месте гор,

Откуда дорога спускается в долину,

Где в нежных объятиях сливаются Каменка с Донцом,

Стоят рядом три кургана,

Где зародилась когда-то Казачья Слава.

У подножия самого большого, какой-то великан стоял и,

Любовным взором весь Край обозревал.

«Кто ты, славный рыцарь, с прекрасной булавой?»

Спросил я у него, ближе подъезжая:

«Я, Гундор-Атаман былой,

Ты слышал обо мне, книги свои читая,

Еще в пятом веке, я стоял здесь на Донце,

С родными казачьими полками.

Было здесь и много черкасов,

Которых я любил за отвагу красоты;

Мы вместе охраняли этот чудный Край

От грабителей варягов,

И этот Край был как прекрасный рай.

Варяги пытались разрушить царство хазар;

Царство это было, как светлый метеор,

Спустившийся с небес:

Все селения его восхищали взор,

Шла веселая торговля, —

Ибо мы имели Волгу, Дон и три великих моря...

Все процветало и росло,

Все были равны между собой,

Не было у нас никакого рабства

И мы защищали свою Свободу единою гурьбой.

Проходили иногда по нашим тем Краям

Орды азиатов: печенеги, торки, венгры,

А также доблестные готы.

Но по нашим силам и деньгам,

У них драться с нами не было охоты,

А поэтому давали им приют и мзду,

Надевали на них, как бы узду

И заключали с ними временный сговор,

Чтобы побить Киевских воров;

Также они охотно к Дунаю проходили,

Куда их манили богатства Византии.

Торговля по-прежнему цвела.

Народы все больше богатели

И так и не узрели, что в будущем случится.

Хазары пировали, ибо нужды не знали:

Жен, детей в шелк одевали,

Пели, танцевали и знали только веселиться.

Так шли года в больших пирах,

И никто не думал, что Хазарию покроет прах.

* * *

А затем прошел среди нас слух,

Что идет к нам половецкий князь Юсуф

И так как половцы население не убивали,

То казаки решили с ними не драться

И свободно помириться.

С половцами казаки на киевлян ходили

И иногда их добре били,

Брали с них дань, которую делили так:

Половцам вершки, а казакам лишь корешки.

Половцы народ был легковерный:

То он сегодня друг, а завтра недруг,

И так уж каждый норовит, чтобы другого поглотить.

Лучшие места они себе захватили,

А казаков потеснили:

Одни ушли за Донец и бродниками стали зваться,

А другие ушли на Кавказ, в пределы Казакии,

Где, когда-то, там предки жили».

 

 Средневековые русско-американские бои 21 на 21 воин на ю-чубе на канале Modern Swordsman. Вы уже догадались кто обязательно победит? А вот еще русско-украинские средневековые бои 21 на 21 воина с тем же результатом.